Однажды, странствуя среди долины дикой,
Незапно былъ объятъ я скорбiю великой
И тяжкимъ бременемъ подавленъ и согбенъ,
Какъ тотъ, кто на судѣ въ убiйствѣ уличенъ.
Потупя голову, въ тоскѣ ломая руки,
Я въ вопляхъ изливалъ души пронзенной муки
И горько повторялъ, метаясь, какъ больной:
Что дѣлать буду я? Что станется со мной?
II
И такъ я, сѣтуя, въ свой домъ пришелъ обратно.
Унынiе мое всѣмъ было непонятно.
При дѣтяхъ и женѣ сначала я былъ тихъ
И мысли мрачныя хотѣлъ таить отъ нихъ;
Но скорбь часъ отъ часу меня стѣсняла болѣ -
И сердце, наконецъ, открылъ я по неволѣ.
"О горе, горе намъ! Вы, дѣти, ты, жена,
Сказалъ я, вѣдайте: моя душа полна
Тоской и ужасомъ: мучительное бремя
Тягчитъ меня. Идетъ!... Ужъ близко, близко время:
Нашъ городъ пламени и вѣтрамъ обреченъ;
Онъ въ угли и золу вдругъ будетъ обращенъ -
И мы погибнемъ всѣ, коль не успѣемъ вскорѣ
Обрѣсть убѣжище - а гдѣ?... О горе, горе!"
III
Мои домашнiе въ смущенiе пришли
И здравый умъ во мнѣ разстроеннымъ почли.
Но думали, что ночь и сна покой цѣлебный
Охолодятъ во мнѣ болѣзни жаръ враждебный.
Я легъ, но во всю ночь все плакалъ и вздыхалъ
И ни на мигъ очей тяжелыхъ не смыкалъ.
Поутру я одинъ сидѣлъ, оставя ложе.
Они пришли ко мнѣ; на ихъ вопросъ я то же,
Что прежде, говорилъ. Тутъ ближнiе мои,
Не довѣряя мнѣ, за должное почли
Прибѣгнуть къ строгости. Они съ ожесточеньемъ
Меня на правый путь и бранью, и презрѣньемъ
Старались обратить. Но я, не внемля имъ,
Все плакалъ и вздыхалъ, унынiемъ тѣснимъ.
И, наконецъ, они отъ крика утомились,
И отъ меня, махнувъ рукою, отступились,
Какъ отъ безумнаго, чья рѣчь и дикiй плачъ
Докучны, и кому суровый нуженъ врачъ.
IV
Пошелъ я вновь бродить - уныньемъ изнывая,
И взоры вкругъ себя со страхомъ обращая,
Какъ рабъ, замыслившiй отчаянный побѣгъ,
Иль путникъ, до дождя спѣшащiй на ночлегъ.
Безсонный труженикъ, влача свою веригу,
Я встрѣтилъ юношу, читающаго книгу.
Онъ тихо поднялъ взоръ и вопросилъ меня:
О чемъ, бродя одинъ, такъ горько плачу я?
И я въ отвѣтъ ему: познай мой жребiй злобный;
Я осужденъ на смерть и позванъ въ судъ загробный -
И вотъ о чемъ крушусь: къ суду я не готовъ,
И смерть меня страшитъ. "Коль жребiй твой таковъ,
Онъ возразилъ, и ты такъ жалокъ въ самомъ дѣлѣ,
Чего-жъ ты ждешь? Зачѣмъ не убѣжишь отселѣ?"
И я: куда-жъ бѣжать? Какой мнѣ выбрать путь?
Тогда: "не видитъ-ли твой взоръ чего-нибудь?"
Сказалъ мнѣ юноша, вдаль указуя перстомъ.
Я окомъ сталъ глядѣть болѣзненно-отверстымъ,
Какъ отъ бѣльма врачемъ избавленный слѣпецъ:
"Я вижу нѣкiй свѣтъ" - сказалъ я наконецъ.
"Иди-жъ, онъ продолжалъ: держись сего ты свѣта;
Пусть будетъ онъ тебѣ единственная мѣта,
Пока спасенья тѣсныхъ вратъ ты не достигъ;
Ступай!" И я бѣжать пустился въ тотъ-же мигъ.
Побѣгъ мой произвелъ въ семьѣ моей тревогу:
И дѣти, и жена кричали мнѣ съ порогу,
Чтобъ воротился я скорѣе. Крики ихъ
На площадь привлекли прiятелей моихъ.
Одинъ бранилъ меня, другой моей супругѣ
Совѣты подавалъ, иной жалѣлъ о другѣ,
Кто поносилъ меня, кто на смѣхъ подымалъ,
Кто силой воротить сосѣдямъ предлагалъ;
Иные ужъ за мной гнались - но я тѣмъ болѣ
Спѣшилъ перебѣжать городовое поле,
Дабы скорѣй узрѣть, оставя тѣ мѣста,
Спасенья узкiй путь и тѣсныя врата...
